В современной культуре о смерти не принято говорить много и вслух. И существует мнение, что об этом не стоит знать детям. Поэтому очень часто происходит так, что смерть остаётся страшным секретом, скелетом в шкафу, событием, порождающим больше вопросов, чем ответов, чем-то неотвратимо страшным и неизвестным. Однако приёмным родителям чаще и раньше, чем большинству других родителей, приходится говорить о смерти со своими детьми: ведь в «анамнезе» практически каждого одинокого ребёнка — смерть хотя бы одного из родителей либо до того, как он оказался в детдоме, либо уже во время его жизни в семье.

Сами взрослые зачастую не готовы быть откровенными в своих переживаниях на тему смерти, и потеря близких, которая неизбежно рано или поздно происходит, бывает тяжким испытанием. Чем сильнее страх встречи с этой неизбежностью — тем более эмоционально насыщенно она пройдёт.

Очень часто получается так, что человек, потерявший близкого, не получает необходимой поддержки, понимания того, что происходит, и не может принять утрату. И человек дальше идёт по жизни, неся боль потери с собой.

Но если помощь взрослому — это понятный и принятый в нашей культуре шаг (друзья и знакомые стараются, особенно в первое время, поддержать, приходят в гости, подбадривают, «вытаскивают» из дома, просто постоянно бывают рядом, выслушивают…), то помощь ребёнку обычно наталкивается на некое отрицание. Нет, это не отрицание того, что произошло нечто страшное и тяжёлое, — ребёнка, потерявшего близкого, жалеют и стараются подбодрить. Но отрицается тот факт, что ребёнок нуждается в переживании и проживании своего горя точно так же, как и взрослый. Почему-то считается, что, если ребёнку не объяснить, что именно произошло, он как-то сам всё забудет. Даже если смерть произошла на его глазах — забудет всё равно, это же ребёнок. А поскольку дети, пережившие потерю, не всегда говорят о ней (да и произойти она может в таком возрасте, что ребёнок просто не может озвучить её словами), у взрослого создаётся обманчивое впечатление, что ребёнок «всё забыл» и «ему это неинтересно».

Конечно же, ребёнок ничего не забывает. И для ребёнка потеря близкого может быть ещё более масштабным событием, чем для взрослого: ведь этот взрослый занимал очень значимое место в его мире, а потом раз — и исчез. И никто не может объяснить, куда же он исчез, другие взрослые только отводят глаза. Ребёнок остаётся один на один с этой ситуацией, пытаясь самостоятельно найти объяснение. Взрослые не видят весь этот внутренний путь, которые ему приходится преодолевать. Зато могут наблюдать его последствия.

«Ушедший взрослый очень плохо поступил. Он меня бросил. Ушёл, не объяснил ничего, не попрощался, просто взял и пропал. Он плохой, очень плохой».

Если ребёнка захватила злость, он будет стараться уничтожить всё, что связано с ушедшим взрослым, — рвать фотографии и портить оставшиеся вещи, говорить, что он про него «ничего не помнит», отрицать сам факт существования этого человека («не было у меня никакой другой мамы»), демонстративно отказываться ехать на кладбище или поминки.

К сожалению, не всегда мир взрослых может разглядеть за таким поведением боль ребёнка от непонимания ситуации. Чаще такая реакция вызывает негативное отношение к самому ребёнку — обвинение его в неблагодарности, бесчувственности. Или же и вовсе оказывается без внимания: не помнит — ну и хорошо.

«Я проснулся, а мамы больше нет — куда она исчезла? И я так же могу исчезнуть?! А другие, близкие мне люди?»

Ребёнок, охваченный таким страхом, не может находиться один. Ему тяжело засыпать, ведь сон — это некая неизвестность, из которой можно и не вернуться, а если вернуться — то не обнаружить здесь того, кого любишь. Он удерживает рядом с собой взрослых, постоянно «проверяя», всё ли у них в порядке. Ему необходимо как воздух видеть их постоянно, каждую секунду, знать, что они здесь. Но взрослые тоже хотят остаться наедине друг с другом хотя бы на пару часов в день — тогда ребёнку приходится придумывать что-то экстраординарное, что быть в центре их внимания. Обычно это не самые приятные поступки — беганье по квартире, мелкое пакостничество — но взрослый мир реагирует: они кричат, возмущаются и топают ногами. А значит, они точно живые.

В глазах взрослого такое поведение выглядит как очень назойливое, проблемное — создаётся впечатление, что ребёнок «просто издевается» над близкими. Особенно когда он не может заснуть и придумывает для этого миллионы причин. Ведь детский сон — это священная корова для многих родителей: очень важно, чтобы дети соблюдали определённый режим, и его нарушения вызывают у родителей массу неприятных эмоции и агрессии в адрес ребёнка.

«Что я сделал плохого? Ведь не уходят же люди просто так. Наверное, что-то не так со мной, я неправильный, нехороший, я виноват, что мама ушла».

Ребёнок, испытывающий в ситуации потери чувство вины, может перестать следить за собой, начать наносить себе повреждения (царапать руки, кусать до крови) и другими способами наказывать себя. Дети часто скрывают от взрослых то, что их мучает: ведь взрослые тогда узнают про то, что они «плохие» и «виноваты» в смерти своих близких. Наказывать себя можно и другими способами — постоянно попадая в ситуации, где оказываешься виноватым, униженным, неправым, вызываешь гнев окружающих.

Взрослый обычно, не зная всех подробностей и глубины переживаний ребёнка, воспринимает неадекватное, неконтролируемое поведение, неряшливость опять же как постоянное издевательство над родными. Такой ребёнок действительно начинает вызывать все те чувства, которые вызывает плохой человек, — отвращение, брезгливость, раздражение, отторжение.

Иногда дети озвучивают свои переживания: «Я думаю, что плохо следила за мамой, поэтому она умерла», «Мне надо было лучше кормить папу, тогда он был бы здоров». Не всегда этим словам придаётся должное значение: на фоне взрослых переживаний такие заявления часто выглядят глупо и нелепо.

 

Статья подготовлена по материалам сайта Родные люди.

 

Педагог-психолог Глазкова Светлана